Открытие политики как предмета психологии.

(Четыре психологических измерения политической свободы)

1 проблема политики : концепция человека.

Есть вопросы, на которые надо пытаться отвечать при любой представившейся для этого возможности. Важнейший из них - вопрос о месте психологии в политической и общественной жизни общества. Этот вопрос чрезвычайно актуален, потому, что масса людей уверена, будто политическая психология это черный пиар и грязные избирательные технологии. Пройдет срок, и эти явления канут в вечность, как военный коммунизм начала ХХ века. Тем не менее, пока обман масс обеспечивается психологическим манипулированием сознанием человека, общественным мнением и поведением электората. И хотя в современной России только за такого рода применение психологии платят приемлемые деньги, все понимают, что это неправильно, плохо, что это предательство науки, учителей и самого себя. По истечении некоторого времени всем психологам предстоит заниматься тем, для чего психология предназначена: возвышением человека, его совершенствованием, защитой от унижения обществом и подавления его природой.

Человек является сутью политики, о чем знают не все политики, пришедшие в нее из экономики, бизнеса, техники. Главное - политика действует в отношении человека так, как «она» его понимает. Поэтому любая политика начинается с ответа на вопрос: что такое человек? Применяя власть к человеку, политик вынужден определять человека, как животное, с которым можно делать все, что угодно. Или определять его, как подобие бога на земле, с которым надо обращаться, как со святыней. Из политики: законодательства, экономики, культуры торчат «психологические уши» понимания человека в форме регламентации его экономических, личностных и политических свобод.

Мало кто знает, что все концепции человека делались по заказу политиков и для политики. Классические примеры: дискуссия Джона Локка и Вильгельма Готфрида Лейбница. Результаты подобных дискуссий и трудов Шопенгауэера, Ницше, Канта, Фейербаха, Гете, Торо, Конта, Бергсона и многих других материализованы сегодня в наших личных отношениях, в организации быта, труда, войны, судебной системы и др. Как прививки от защищают нас от чумы, так концепция человека, воплощенная в политике, защищает нас инструментами политики от каннибализма, насилия, бесправия. Называется это – правами человека и гражданина. По словам И. Берлина: «Политическая теория – это ветвь моральной философии, начинающаяся с применения моральных категорий к политическим отношениям». (И. Берлин. Философия свободы. М., 2001. Стр. 124).

Мнения о том, что такое человек, всегда радикально разделялись на крайности: от полного презрения к человеку до обожествления человека. Де Шарден был вынужден говорить о «парадоксе человека.

Смысл воспитания и образования косвенным образом сводится к тому, что каждый человек принимает или сам создает для практического использования концепцию человека. Ею он руководствуется в отношениях с другими людьми: чтит их или оскорбляет, поддерживает их или губит, спасает больных или втаптывает в грязь слабых. Это она – концепция человека стоит за действиями любого человека в отношении другого человека. Чаще всего личные концепции неопределенны: их сложно найти и трудно создать самому. Как трудно, можно увидеть на примерах размышлений наших великих предшественников. Например, Шопенгауэр, отвечая на вопрос: «что такое человек?» определял его через богатство личности. Он считал, что истинное «Я» человека гораздо более обуславливает его счастье, чем то, что «он имеет» или «что собой представляет». В стиле своего времени, он говорил, что если личность человек плоха, то «испытываемые им наслаждения уподобляются ценному вину, вкушаемому человеком, у которого во рту остался вкус желчи». Он объяснял, что личность, которая «много имеет в себе», подобна светлой, веселой, теплой комнате, окруженной тьмой и снегом декабрьской ночи». Если центр тяжести жизни человека «вне его»: в имуществе, в чине, жене, детях, друзьях, в обществе и т.п., то его счастье жизни рушится, как только он их теряет или в них обманывается». (Шопенгауэр А. Афоризмы житейской мудрости» М., 1989., С. 24-40).

К.Маркс, размышляя «природе и сущности человека», утверждал, что человек – базис всей человеческой деятельности и всех человеческих отношений. К.Маркс писал, что история не делает ничего, она не обладает никаким богатством, она не сражается ни в каких битвах. Не история, а именно человек, живой человек – вот кто делает все это, всем обладает и за все борется. По его мнению, история не есть какая-то особая личность, которая пользуется человеком как средством для достижения своих целей. История не что иное, как деятельность преследующего свои цели человека. (К.Маркс., Ф.Энгельс. Соч.Т.2.С.89-90.)

Фейербах, определяя «сущность человека», считал, что религия коренится в существенном отличии человека от животного: у животного нет религии. По его мнению, религия есть сознание бесконечного, и поэтому человек осознает в ней свою не конечную и ограниченную, а бесконечную сущность. Сознание, по Фейербаху, в строгом или собственном смысле слова и сознание бесконечного совпадают; ограниченное сознание не есть сознание. Он считал, что сознание – это самоосуществление, самоутверждение, любовь к себе самому, наслаждение собственным совершенством. (Л.Фейербах. Избр. Филос. Соч. В 2 т. М., 1955, С. 30-41.)

Формирование концепции человека чрезвычайно трудоемко. Однако, по словам И. Берлина, чтобы понять исторические движения и конфликты, надо прежде всего понять вовлеченные в них идеи и мировоззрения, ибо это и делает их частью человеческой истории, а не просто естественным явлением. Одним словом, концепция человека – супер-работа, но ее обязаны продолжать далее те, кто прочитает эти строки. Потому что без концепции человека, он превращается политикой в животное, попирающее и уничтожающее себе подобных.

Вторая проблема политики: связь сознания человека и его свободы.

С точки зрения политической психологии, а точнее авторов этого доклада, человеком именуется тот, кто владеет самоконтролем, саморегуляцией, самоуправлением и самовоспитанием – т.е. сознанием. Мера, объем, ясность сознания, конечно варьируют в «человеческих пределах», и именно этим определяется «мера человечности» каждого из нас. И на регулирования сознания человека построена вся политика – на регулировании меры человечности в отношениях между людьми, человеком и обществом, между разными сообществами людей.

Частично эту версию «политического человека» подтверждают исследования многих отечественных и зарубежных авторов. Например, Д.А. Леонтьев в своей статье «Психология свободы: к постановке проблемы самодетерминации личности» (Психологический журнал. Т. 21, № 1, 2000) отмечает связь между свободой и феноменом сознания. Так у Э. Фромма свобода выступает как действие, вытекающее из осознания альтернатив и их последствий, различения реальных и иллюзорных альтернатив. (Фромм Э. Душа человека. М.: Республика, 1992). По мнению Р.Мэя свобода – это способность человека управлять своим развитием, тесно связанная с самосознанием, гибкостью, открытостью, готовностью к изменениям. Чем менее развито самосознание человека, тем более несвободным он является, т.е. тем в большей степени его жизнью управляют различные вытесненные содержания, условные связи, образовавшиеся в детстве, которые он не держит в памяти, но которые сохраняются в бессознательном и управляют его поведением. По мере развития самосознания соответственно увеличивается диапазон выбора человека и его свобода. (May R. Man’s search for himself. N.Y.: Signet book, 1953). У. Тейджесон в своем сиснтетическом варианте гуманистической психологии, опираясь не столько на общеантропологические соображения, сколько на конкретные психологические данные, определяет свободу как переживание самодетерминации, связанное с самосознанием. «Психологическая свобода или сила самодетерминации неразрывно связана со степенью и масштабами самоосознания (self-awareness) и тем самым тесно коррелирует с психологическим здоровьем или аутентичностью». (Tageson W. Humanistic psychology: a synthesis. Homewood (III.): The Dorsey Press, 1982). Д.А. Леонтьев приходит к выводу, что «осознание как основа свободы» это один из узловых аспектов проблемы свободы: «Безусловно, осознание факторов, влияющих на мое поведение, является решающим в освобождении от их влияния. Но речь идет об осознании не только того, что есть, но и того, чего пока еще нет, - осознании имеющихся возможностей, а также предвосхищении вариантов будущего».

Одним из вариантов практической реализации этих предположений является модель David Nolan, который ссылался на утверждения президента Thomas Jefferson и писательницы Ayn Rand. Они считали, что в основе любой политики лежит регулирование свобод человека – политической, экономической и личной. Политика характеризуется мерой того, какой объем каждой свободы контролирует власть, а какой объем свобод остается человеку. Такая модель существенно эффективнее одномерной шкалы «левые-правые», протягивающейся от Сталина до Гитлера.

Трехмерная модель David Nolan характеризует условия жизни человека не как точку на прямой, а как объем его реального жизненного пространства, определяемый его длинной (размер экономических свобод), шириной (размер политических свобод), высотой (размер личностных свобод). Объем и форма жизненного пространства варьируется тремя свободами человека от нулевого (где нет места даже для его тела), до бесконечно большого (права «человека мира», не ограниченного никакими запретами). Об этом писал И. Берлин: «политическая свобода – это всего лишь пространство, в котором я могу без помех предаваться своим занятиям, Если другие не дают мне сделать то, что без них я сделал бы, я несвободен; а если пространство сужают до минимума, можно сказать, что я подвергся принуждению или даже порабощению» (стр. 126).

Разные политические течения (коммунисты, социал-демократы, либералы, консерваторы, фашисты, либертарианцы, анархисты, монархисты), варьируют размеры трех свобод человека, и этим отличаются друг от друга. Они предлагают человеку жить в пространствах разного размера и разной формы. Примером личностных свобод является право человека, например, право «Обладать огнестрельным оружием», экономических свобод – право «не страховать свой автомобиль», политических свобод – право «голосовать или не голосовать на выборах». Теоретически, если свободы человека стремятся к плюс бесконечности, то человек обретает жизненное пространство, ограниченное только его природными возможностями. Но стоит только одной свободе минимизироваться до нуля, как человек полностью утрачивает жизненное пространство и должен физически погибнуть. Между максимальными и минимальными объемами свобод человека находится огромный диапазон и форм жизнеобеспечения человека, которые определяются идеями и программами политических партий. Вся политическая борьба между партиями сводиться к величинам свобод и соотношением величин трех свобод между собой.

Психологическое содержание трех видов политических свобод заключается в возможности человека сохранять ясное полное сознание. Уже первые признаки утраты сознания порождают у человека беспокойство, дискомфорт, потерю уверенности в себе, надежды на будущее. Грозные признаки потери сознания тяжело переносятся человеком, вызывая у него страх, панику, ужас. Лишаясь сознания, человек автоматически лишается всех гражданских свобод в форме медицинской изоляции, права на защиту, запрета на профессии, образование, передвижения, проживания. И напротив, лишаясь свобод – он автоматически лишается сознания, потому масштаб его сознания и есть масштаб его жизненного пространства.

По нашему мнению, человек имеет абсолютно надежные психологические индикаторы объема своего сознания: такие, как ощущение самоконтроля, саморегуляции, самоуправления. Иначе говоря, утрата сознания человеком начинается, когда самоконтроль подменяется внешним контролем, саморегуляция - внешней регуляцией, самоуправление - внешним управлением. Так сознание человека подменяется «сознанием» политической власти. Власть добивается ограничения сознания человека ограничением его свобод: самоконтроля – ограничением его личностных свобод, саморегуляции - ограничением экономических свобод, самоуправления – ограничением политических свобод.

В ленинградской психологической школе принято анализировать человека как носителя индивидных свойств, субъектных, личностных и свойств индивидуальности. (Ганзен В.А. Системные описания в психологии. Л., 1984., с. 159.). Тогда, строго говоря, самоконтроль присущ человеку как индивиду (пол, возраст, свойства нервной системы, конституция), саморегуляция - человеку как субъекту (воля, мышление, аффект, перецепция), самоуправление – человеку как личности (темперамент, характер, направленность, способности), самовоспитание – человеку как индивидуальности (индивидуальная история, индивидуальные особенности, опыт, продуктивность). Подобная систематизация Подобная соответствии с ленинградской принятой в

3. Первое психологическое измерение свободы: самоуправление личности
(Политическая свобода)

Самоуправление присуще только сильной личности. Сила личности определяется силой веры человека в ценности, имеющие для него решающее значение. Вера человека всегда имеет формулировку. Вера много сильнее, чем социальные роли, права и обязанности, следующие из социального положения человека. Проявляется вера в форме самоуправления, которое часто относят к свойствам характера. Но если мотив не сформулирован словами, то человек не имеет мотива, и его поведение не мотивировано. В этом случае самоуправление ослаблено или отсутствует. Такого человека часто квалифицируют как психически незрелого. В случае отсутствия веры нет способности к самоуправлению. Тогда человек обнаруживает психическую незрелость, пытается негодными средствами разрешить конфликты, не понимает собственных проблем. Отнять у личности политическую свободу – значить лишить человека самоуправления. В таком состоянии он без сопротивления соглашается на введение внешнего управления – ограничение его политической свободы.

Так и иначе об этом догадывались многие выдающиеся ученые. Еще Ш.Монтескье считал, что политическая свобода человека состоит не в том, чтобы делать все то, что хочется. В обществе, где есть закон, свобода может заключаться лишь в том, чтобы делать то, чего должно хотеть, и не быть принуждаемым делать то, чего не должно (по закону) хотеть [Монтескье Ш. Избранные произведения. -- М.: Госполитиздат, 1955. -- С. 288--289]. Обладание политической свободой поэтому предполагает у него правление законов, при котором гражданин не боится другого гражданина. Иначе говоря, Ш.Монтескье разграничивает политическую свободу, выраженную в государственном строе (и осуществляемую посредством разделения и взаимного уравновешивания властей), и политическую свободу, реализуемую в чувстве уверенности гражданина в собственной безопасности [Декларация прав человека и гражданина 1789 г. История и современность. -- Советское государство и право, 1989, # 7. -- С. 46]. При этом Г.Честертон политической свободой считал возможность открыто выражать то, что тревожит достойного, но недовольного члена общества [Честертон Г. Писатель в газете. -- М.: Прогресс, 1984. -- С. 144].

Знатоки политической свободы по обе стороны океана приходили к одним и тем выводам относительно политической свободы. Ф.Хайек считал, что «Свобода есть не просто отдельная ценность, а источник и условие всех моральных ценностей». (Hayek F. The Constitution of Liberty. -- Chicago: University of Chicago Press, 1960.) В.И.Ленин совершенно также считал политической свободой, прежде всего, право народа выбирать своих уполномоченных в парламент. Все законы при этом должны предварительно обсуждаться и публично издаваться, все налоги назначаться исключительно органом народного представительства. Политическая свобода означала для В.И.Ленина также право народа выбирать себе чиновников, устраивать обсуждения государственных дел, издавать без всяких разрешений книги и газеты [Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 7. -- С. 134--135]

У них, как и у У Т.Гоббса, свобода реализовалась в рамках упорядоченного социума, так что наибольшая свобода подданных у него проистекает из умолчаний закона [Стрельцова Г. Барокко и классицизм -- XVII в. // Человек: мыслители прошлого и настоящего о его жизни, смерти и бессмертии. -- М.: Политиздат, 1991. -- С. 281]. Если это не соблюдалось, то как отмечал П.Кропоткин: "Самые упорные стачки и самые отчаянные восстания происходили из-за вопросов о свободе, о завоеванных правах, -- более, чем из-за вопросов о заработной плате", -- писал он [Кропоткин П. Хлеб и воля. Современная наука и анархия. -- М.: Правда, 1990. -- С. 388].

По мнению К.Ясперса, пространство действия индивида не только не исключает, но и в обязательном порядке предполагает контакт или взаимодействие с пространством свободы других. Такой свободе, писал К.Ясперс, обычно присущи два момента: страстное стремление к свободе и трезвость в оценке непосредственно стоящих перед ней целей [Ясперс К. Цель -- свобода. -- Новое время, 1990, # 5. -- С. 36]. Он считал, политическую свободу фундаментальной, предваряющей все иные свободы. По его мнению, воля к созданию основанного на праве мирового порядка ставит своей целью не просто свободу, но политическую свободу, открывающую перед человеком возможность подлинного выбора [Ясперс К. Смысл и назначение истории. -- М.: Политиздат, 1991. -- С. 263]. И для Р.Рейгана политическая свобода есть наиболее фундаментальное из всех прав человека [Рейган Р. Свобода, прогресс и мир. -- Международная жизнь, 1988, # 11. -- С. 12].

А проще всех высказался Д.Хауард. Он считал политическую свободу правом выражать себя полностью и свободно высказывать взгляды, которые могут показаться другим неортодоксальными, еретическими или неприемлемыми [Хауард Д. Два века конституционного правления. -- Америка, 1987, январь, # 362. -- С. 6].

4. Второе психологическое измерение свободы: саморегуляция субьекта.
(Экономическая свобода)

Саморегуляция присуща только субъекту труда, которой он овладевает в процессе игры, общения и познания. Жизненная сила субъекта труда определяется произведением смысла его жизни на ее цель. Величина этого произведения определяет исход борьбы его мотивов и выбор, который он делает. Психологически это проявляется в первую очередь в интенсивности и продолжительности психологического усилия, которые регистрируются как сила воли, мышления, страстей. Самостоятельность и настойчивость субъекта труда проявляется в форме саморегуляции, которую часто относят к свойствам воли и культуры. Субъект труда легко следует социальным нормам, подчиняется правилам поведения. Но если способность субъекта «держать психологическое усилие» невелика, он утрачивает способность к саморегуляции. У него возникают трудности социальной адаптации, он начинает пренебрегать общепринятыми нормами деятельности. В случае утраты смысла жизни и цели, субъект теряет свои свойства, главным из которых является способность к саморегуляции. Отнять у личности экономическую свободу – значить лишить человека саморегуляции. В таком состоянии он охотно соглашается на введение внешнего регулирования – ограничение его свободы как субъекта труда. Экономическая свобода – это свобода субъекта от внешнего регулирования, ограниченная только своей способностью преодолевать сопротивление чужой воли.

Поэтому исследователи экономической свободы (хотя они так не всегда ее именовали), понимая ее, как право человека распоряжаться своими действиями, владениями и собственностью в рамках законов, не подвергаясь при этом деспотической власти другого человека. (Локк Д. Сочинения. В 3-х т. Т. 3. -- М.: Мысль, 1988. -- С. 292.) Н.Бердяев, совершенно согласно с эти писал: "Свобода есть моя независимость и определяемость моей личности изнутри, и свобода есть моя творческая сила, не выбор между поставленным передо мной добром и злом, а мое созидание добра и зла. Самое состояние выбора может давать человеку чувство угнетенности, нерешительности, даже несвободы. Освобождение наступает, когда выбор сделан и когда я иду творческим путем" [Бердяев Н. Самопознание (опыт философской автобиографии). М. "Книга" 1991 стр. 61 - 62]. Не удивительно, что в СССР учили, что: «Свобода – возможность поступать так, как хочется. Свобода – это свобода воли» (Краткая философская энциклопедия. М., Издательская группа «Прогресс» – «Энциклопедия», 1994.).

Однако, экономическая свобода означает прежде всего собственную конструктивную активность. Поэтому Д.Талмнон писал, что свобода означает практическое решение инициировать что-либо спонтанно. (Talmon J. Political Messianism. -- London: Secker and Warburg, 1960. -- P. 180.) Для Д.Дьюи свобода -- это эффективная возможность делать конкретные вещи. Даже Вольтер понимал ее как исключительную возможность действовать. (Мир философии. Ч. 2. -- М.: Политиздат, 1991. -- С. 183.)

И все же, в политическом смысле, важно мнение Д.Ролза о том, что свобода может быть понята, если мы обратимся к трем положениям: субъектам, которые свободны; сдержкам и ограничениям, от которых свобода освобождает; а также к тому, что именно субъекты свободны предпринимать или не предпринимать. (Rawls J. A Theory of Justice. -- N.-Y.: Oxford University Press, 1973. -- P. 202.) Точно так же считал Д.Локк, считая свободу естественным правом человека, который не обязан подчиняться воле и власти другого человека [Локк Д. Сочинения. В 3-х т. Т. 3. -- М.: Мысль, 1988. -- С. 292]. Кроме того Д.Локк не признавал за свободным человеком права уничтожить себя или живое существо в своем владении, за исключением случаев, когда такое уничтожение необходимо для более благородного использования, чем сохранение.

Относя свободу к высшим социальным ценностям, он считал, что свобода от деспотической власти настолько существенна, что человек может расстаться с ней, лишь поплатившись за это своей безопасностью и жизнью [там же. -- С. 275]. Понимая свободу, как право человека распоряжаться своими действиями, владениями и собственностью в рамках законов, не подвергаясь при этом деспотической власти другого человека, Д.Локк ставил свободу гражданского общества выше свободы, которой располагает политическая власть. У него "сообщество постоянно сохраняет верховную власть для спасения себя от покушений и замыслов кого угодно, даже своих законодателей, в тех случаях, когда они окажутся настолько глупыми или настолько злонамеренными, чтобы создавать и осуществлять заговоры против свободы и собственности подданного" [там же. -- С. 349].

5. Третье психологическое измерение свободы: самоконтроль индивида
(Личностная свобода)

Самоконтроль присущ только здоровому индивиду, ведущему здоровый образ жизни. Здоровье индивида не исчерпывается его медицинскими характеристиками – оно имеет экзистенциальную основу в виде смысла жизни. Смысл жизни определяет систему эталонов образа жизни, а самоконтроль устанавливает рассогласование между этими эталонами и контролируемыми параметрами поведения. Эталоны определяют все: режим дня, структуру свободного времени, стиль общения с окружающими и др. По сути это – овладение процессами собственного поведения, которое и проявляется в форме самоконтроля. Это свобода индивида от искушений, ограниченная только возможностями организма. Если же у человека отбирается право на самоконтроль, то он автоматически лишается системы эталонов, определенной смыслом жизни, и переходит под внешний контроль при помощи иных эталонов, иного образа жизни, иного смысла жизни. Отобрать у человека личностную свободу – значит лишить его самоконтроля.

Для Л.фон Мизеса свобода означала возможность индивида моделировать свою жизнь по собственному плану, который не навязывается ему властями с помощью аппарата принуждения. При этом действия индивида ограничиваются не насилием или угрозой его применения, а только лишь физической структурой его тела и естественными пределами его возможностей [Мизес Л.фон. Антикапиталистическая ментальность. -- N.-Y.: Телекс, 1992. -- С. 3]. Л.фон Мизес писал, что история западной цивилизации -- это история непрекращающейся борьбы за именно таким образом понимаемую свободу

Фундаментальность такой свободы, как самоконтроль доказывается священными текстами. Так согласно Библии, освобождение от греха делает человека свободным для служения Богу (Рим 6:7,18,20, 22; 7:6). Немногие страницы истории Израиля рассказывают о днях независимости. Гораздо чаще народ находился под гнетом чужеземных правителей. В эти тяжелые времена евреи мечтали о С. (Пс 13:7), особенно это касается периода вавил. плена (Пс 125:1; 136:1 и след.). Народ ВЗ воспринимал С. как великий дар Божий, о к-ром можно и нужно просить Дарителя всех благ. Отношение израильтян к рабам и пришельцам свидет-вовало о том, сколь высоко они ценили С. Рабы-евреи не должны были оставаться рабами в течение всей жизни (Иер 34:9; -> Раб).

Если Бог лишал человека или народ С., значит вершился суд Божий (Втор 28:58 и след.); 2) Иисус не осуждает стремления к С., Он отвергает лишь насильств. достижение ее. Иисус не отвергает и обостренное чувство С., заставлявшее смотреть на римлян как на поработителей. Он предостерегает от переоценки земной С. в ущерб истинной С., даруемой Им Самим (Ин 8:31 и след.; ср. 1Кор 7:22). Хотя Благая Весть провозглашает принципы, необходимые для создания такого гос. устройства, при к-ром, на основании всеобщего подобия Богу, каждый может быть свободным, тем не менее НЗ отражает весьма реалистичный взгляд на отно-шения между рабами и свободными людьми (см. Флм). Поскольку, в ожидании скорого Второго пришествия, социальные вопросы представлялись малозначительными, то и вопрос о реальной форме гос. устройства, более всего соответствующей библ. представлению о человеке, является в НЗ второстепенным. Центральное место занимает вопрос об отношениях между Богом и человеком, т.е. о свободе от греха и спасении. Из этого, однако, не следует, что человек, живя на земле, не должен добиваться справедливости в обществ. отношениях.

Есть понятие «свободы от греховного плена». Грех - это рабство, плен (Ин 8:34). Совершив грехопадение, человечество стало несвободным (см. выше). Трагизм положения заключается в том, что большинство людей не подозревает, что в то время как они считают себя свободными, они на самом деле порабощены грехом и смерть их неизбежна. Кто, подобно блудному сыну, вовремя очнется от сна и предаст себя в руки единств. Освободителя и Помощника, кто, пройдя путь блудного сына, примет решение (ст. 18), раскается и исповедует грехи (ст. 21), тот возвратится в отчий дом, обретя через веру С. и радость (ст. 24). Это - путь к С., путь к Тому, Кто дарует С. (Ин 8:36). Иисус - Победитель греха, смерти и дьявола (Кол 2:15; Евр 4:15 и след.). Всех, кто следует за Ним, Он "призывает к свободе" (Гал 5:13), к-рую Он дарует (ст. 1). Обретшие С. стали рабами Божьими (Рим 6:18). Достижение этого нового состояния связано с изменениями отношений между людьми (Гал 3:28). Окончат. С. человек обретет после смерти, покинув царство князя тьмы (Ин 14:30).

6. Четвертое психологическое измерение свободы: самовоспитание индивидуальности
(Интеллектуальная свобода)

Самовоспитанием обладает только индивидуальность, что означает - обладание целью жизни, определенной научной картиной мира. Самовоспитание – это самостоятельное свободное развитие человека в определенном направлении. Главным в самовоспитании является то, что это - четвертое измерение свободы, которое никак не контролируется властью. Интеллектуальная свобода имеет природу, которая ныне именуется виртуальной. Т.е. реально определяя всю жизнь человека, она нематериальна, не имеет запаха, вкуса, цвета, веса, не обнаруживается, не регистрируется, не квалифицируется, и поэтому …не регулируется, не контролируется, не управляется извне индивидуальности.

Уходя из трехмерного несвободного пространства, индивидуальность способна жить в четвертом изменении в своих представлениях, в своем воображении, в фантазиях, которые не менее реальны, чем то материальное пространство, которое власть оставляет несвободному человеку. Поэтому они предвосхищали, предваряли, антиципировали, предвидели то, о чем было запрещено говорить людям, которые не были индивидуальностями. В четвертом измерении жили все выдающиеся ученые, писатели, поэты, первооткрыватели – все они жили за пределами поля власти. Самовоспитание – это свобода индивидуальности от непонимания, ограниченная только возможностями своего собственного разума и своих знаний о картине мира.

Этим объясняется загадочная фраза .Шлегеля: "Земной человек - это определенная, необходимая ступень в ряду организаций, имеющая определенную цель. Эта цель земного элемента на высшей ступени организации - раствориться, перейти в высшую форму, возвратиться в свободу высшего элемента".[Шлегель Ф. Развитие философии в 12-ти книгах. Эстетика. Философия. Критика. М. 1983. Т.2 стр. 186 - 187]

Все другие объясняли это проще: «Свобода - способность человека действовать в соответствии со своими интересами и целями, опираясь на познание объективной необходимости». Философский энциклопедический словарь. М., «Советская энциклопедия», 1983. . По мнению Р.Люксембург, политическая свобода есть свобода инакомыслия, свобода тех, кто думает по-иному, ибо все социально воспитывающее, очищающее и оздоровляющее зависит именно от этого условия, теряющего свою эффективность в условиях, когда политическая свобода становится привилегией [Мушинский В. Личность и политическая культура. -- Советское государство и право, 1989, # 4. -- С. 45].

Проблема индивидуальности в других терминах представлена в размышлениях выдающихся людей. Свобода, писал Х.Ортега-и-Гассет, есть потенциальная возможность интеллекта разъединять традиционно объединенные понятия. Исторически же она была порождена обстоятельствами городской жизни. (Novak M. The Spirit of Democratic Capitalism. -- London: IEA Unit, 1991. -- P. 14. ) А по мысли Ю.Хабермаса, политическая свобода всегда есть свобода субъекта, который сам себя определяет и сам себя осуществляет, это всегда свобода людей в условиях определенной системы правления. Иными словами, это свобода следовать своему желанию в случаях, когда этого не запрещает писаный закон. В то же время, естественная свобода заключается у него в том, чтобы не быть связанным ничем, кроме закона природы.

Свой опыт жизни представили в понимании свободы многие ученые. Для Б.Спинозы свобода была естественным правом, индивидуальной способностью судить о вещах без принуждения к этому. (Мир философии. Ч. 2. -- М.: Политиздат, 1991. -- С. 237. ) А развернутое определение свободы у Т.Гоббса гласит: "Под свободой, согласно точному значению слова, подразумевается отсутствие внешних препятствий, которые нередко могут лишить человека части его власти делать то, что он хотел бы, но не могут мешать использовать оставленную человеку власть сообразно тому, что диктуется ему его суждением и разумом" [там же. -- С. 175].

В наше время политики сами понимают, что «свобода -- это право ставить под сомнение и менять установленный порядок вещей. Это постоянное преобразование рынка, способность всюду замечать недостатки и искать пути их исправления. Это право на выдвижение идей, которые кажутся несерьезными для специалистов, но которые, возможно, найдут поддержку простых людей. Это право на претворение в жизнь мечты, следуя голосу своей совести даже в окружении сомневающихся. Это признание того, что ни один человек, учреждение или правительство не владеет монополией на правду, что жизнь человека обладает бесконечной ценностью, и что поэтому она не бессмысленна [Рейган Р. Жизнь по-американски. -- М.: Новости, 1992. -- С. 723--724; Рейган Р. Откровенно говоря. -- М.: Новости, 1990. -- С. 353, 373, 394; Рейган Р. Выступление в МГУ. -- USA: Изд-во Информационного агентства США, 1988. -- С. 6].

А вообще, интеллектуальная свобода, как результат самовоспитания индивидуальности, по мнению Ф.Мозера - это: «свобода гражданина думать, говорить и писать [История буржуазного конституционализма XVII--XVIII вв. -- М.: Наука, 1983. -- С. 223].

Заключение

Смысл этого доклада - в объяснении связи между свободой человека и его психологическими качествами: между политикой и психологией. Многие ошибочно думают, что свобода только лишь регулирует реальное поведение людей, а люди при этом сохраняют все свои человеческие качества неизменными. В действительности это не так: характер и мера политических свобод прямо формируют человека, который и есть главный продукт гигантского промышленного производства – государства. Какие люди нужны государству, такими оно и формирует их регулированием свобод человека. Но приходит такой час, когда государство осознает, что уровень его конкурентоспособности определяется уровнем мировой конкурентоспособности его граждан. И тогда появляется вопрос – как поднять конкурентоспособность своих солдат, инженеров, спортсменов, бизнесменов, дипломатов? Ответ – расширением национального жизненного пространства своих граждан до масштабов мирового жизненного пространства за счет расширения трех свобод: личностных, экономических, политических.

Здесь появляется вопрос: а как же Россия, давая своим жителям минимальные свободы, тем не менее, довольно успешно конкурировала на внешних рынках, в войнах, спорте, науке, литературе, искусстве? Откуда появлялись уникальные качества человеческих ресурсов, сделавших Россию всемирно известной, признанной державой? Ответ: есть четвертое измерение свободы – интеллектуальное, которое принадлежит индивидуальности и измеряется мерой самовоспитания человека. Это четвертое измерение свободы, как пространство в школьной геометрии, имеет виртуальный характер. Это и не длина, и не ширина, и не высота. Поэтому государство, власть вообще, никогда не имели инструмента для измерения интеллектуальной свободы индивидуальности и влияния на нее.

Человек, как индивидуальность, находясь в жизненном пространстве, которое регулировалось деньгами, законами, пищей, легко уходил в виртуальное пространство мысленных представлений иных миров, неизвестных отношений, фантастических возможностей. Причем острота, реальность ощущений от пребывания в мире представлений всегда превосходила по остроте ощущения от потребления реального хлеба или высоты потолки в хижине индивидуальности. Из этого «виртуального мира представлений свободной индивидуальности» человечество получило только малую часть его богатства: литературу, географические открытия, науку, электродвигатели и двигатели внутреннего сгорания, самолеты и межпланетные ракеты. Но это происходило чаще всего не благодаря политике, а вопреки ей.

Четвертое психологическое измерение свободы, которым обладали все индивидуальности во все времена и у всех народов, никогда ранее и до сих пор не регулируется политической властью. Это четвертое психологическое измерение свободы непредсказуемым и неуправляемым образом определяет глобальные изменения в мире, в науке, технике, социальной жизни. Наверное, природа интеллектуальной свободы побуждала основателей факультета психологии Ленинградского университета, академика Б.Г.Ананьева и его учеников, сделать психологию индивидуальности своей ведущей научной проблемой. Связь психологии и свободы – грандиозная тема, в которой таятся главные грядущие изменения мира и человека.

Мария Коновалова, Александр Юрьев

Санкт-Петербургский государственный университет

Факультет психологии

Кафедра политической психологии

Наб. Макарова д. 6, к 210.

199034 Санкт-Петербург